Московский союз литераторов
Секция поэзии
Москва, Большая Дмитровка, 5/6 стр. 8
"Рецензия или взгляд со стороны". Какими видят нас критики, читатели, почитатели и слушатели? Присылайте рецензии на ваши произведения на адрес sekcia.poezii@yandex.ru мы их с радостью опубликуем!
взгляд со стороны
онлайн версия газеты "Новые известия" от 4 мая 2019
Людмила Вязмитинова: "Склюнет времени птица этой жизни страницу…"
Сергей Алиханов
Свою высокую миссию поэт видит в том, чтобы постоянно напоминать всем стихотворцам разницу между стихосложением и поэзией: стихосложение - избыточно, а поэзии всегда не хватает.
Людмила Вязмитинова родилась в Москве. Окончила Московский институт стали и сплавов, Литературный институт имени А. М. Горького. Стихи и статьи печатались в журналах: «Новый Мир», «Арион», «Знамя», «НЛО», «Дружба Народов», «Новый журнал», опубликованы на многих Сетевых ресурсах. Автор поэтических сборников: «Пространство роста», «Монета», «Месяцеслов»; книг, статей и эссе о современной литературе и поэзии: «Tempus deliberandi. Время для размышлений», «Тексты в периодике». Ведет литературный клуб «Личный взгляд» в библиотеке им. Ю.В. Трифонова. Составитель и издатель поэтических сборников молодых поэтов. Творчество отмечено: Серебряной медалью Всероссийского литературного Фестиваля Фестивалей «ЛиФФт», лауреат II Филаретовского конкурса религиозной поэзии, Международной премией Русского ПЕН-клуба имени Фазиля Искандера. Член Союза писателей Москвы, Председатель секции поэзии Союза московских литераторов.
Стихи Людмилы Вязмитиновой всегда шире конкретного поэтического авторского замысла, смысла, и даже контекста. Её фонетически насыщенная поэзия заполнена пространственно-временной картиной мира.
В то же время, в стихе всегда ощущается некая недосказанность, которая служит исключительно для усиления выразительности – поэт таким образом активирует читательское восприятие, и даже воображение слушателей - Вязмитинова много и прекрасно выступает. Мне постоянно доводилось встречаться с Людмилой на поэтических вечерах и презентациях, фестивалях, и на поэтических «полетах-разборах», которые круглый год проходят и проводятся в Москве. Да и сама Вязмитинова в библиотеке имени Ю.В. Трифонова ведет замечательные поэтические семинары.
Свою высокую миссию поэт видит в том, чтобы постоянно напоминать всем стихотворцам разницу между стихосложением и поэзией: стихосложение - избыточно, а поэзии всегда не хватает. Обращаясь к товарищам по перу, она прямо говорит об этом в своем замечательном видео-интервью, которое исполнено бесценным опытом, важнейшими мыслями, советами, и несомненно, может быть учебным пособием для молодых поэтов.
Поэтическая речь Людмилы Вязмитиновой, в силу жанра, фонетически фрагментирована, но, исполненная мудрости, имеет исключительно объединяющее воздействие. Ее поэзия необходима всем нам в общем желании понять, изменить, и, может быть, даже облагородить мироустройство:
«Лю6oe дуновенье дня приемлю.
Теряет смысл понятие «протест»:
я крест свой не несу,
он вросший в землю,
я, в сущности, и есть тот самый крест...»
Наш автор, поэт, общественный деятель и издатель Вадим Месяц говорит о творчестве Вязмитиновой: «...лирика, близкая к откровению, перевешивает многие результаты интеллектуального труда. Она пронизана благодарностью к существованию и по интонации приближается к псалмам. Любовь, разлука, смерть, вечное возвращение. Мне нравится, что за всем этим проступает именно женский голос, призванный сохранить, а если это не удается – оплакать.
«И даже некому оплакать павших,
оплакать уходящих, шелестящих,
изломанных не по своей вине.
Как на войне – за что, никто не знает».
Трагизм жизни как таковой Вязмитинова передает без пафоса и надрыва, со спокойным стоицизмом. Она напоминает, что всё в этой жизни имеет свой итог. И поначалу не так легко понять, в чём именно он заключается...».
Поэт и слушатель ее семинаров Данила Иванов делится: «Для Людмилы Вязмитиновой боль – это лишь необходимая, земная ступень на пути к высшему Я. Боль нужна – «для продолжения, для круга, для круженья». Природа, её земная и вместе с тем космическая тайна занимают одно из главных мест в мире автора. В поисках Абсолюта на письме Людмила Вязмитинова интуитивно следует за родившимся чувством, расставляя слова в единственно ей нужном порядке. Из-за этого многие стихотворения с виду кажутся «неправильными», «рваными» и т.д.
Всё так и есть – перед нами свидетельство чего-то внеразумного, но – убедительного. Разве не этого мы ждём от стихов?
Внеразумного – потому что автор, ведомый самым детским и одновременно самым мудрым порывом – любопытством, не защищается от необъятного чувства. Он, как заворожённый исследователь, ставит себя на второе место и позволяет миру говорить. Только отказавшись от себя как сверхценности, трепеща перед бесконечной тайной Вселенной, можно написать стихи, созвучные всем на земле».
Полная версия: https://newizv.ru/news/culture/04-05-2019/lyudmila-vyazmitinova-sklyunet-vremeni-ptitsa-etoy-zhizni-stranitsu
От рождественского гуся к покаянной канистре
Наталия Черных
Андрей Цуканов. Тотемы: книга стихов. — М.: ЛИЧНЫЙ ВЗГЛЯД (МСЛ), 2018.
Эта поэзия обладает особенной — лёгкой, веселящей — магией, как разноцветный праздничный газ. Слова — из которых особенно выделяются названия животных — кружатся в танце, который должен бы пугать, потому что в подлинном ритуальном танце открывается глубинный первозданный ужас. А они, наоборот, привлекают, хороводят, как родные сёстры, — одно к другому, и вперёд выступает хор граций: «Сижу. Думаю. Мысль». Эта строчка встречается в нескольких стихотворениях разных лет, её можно запросто спеть.
Вся книга видится читателю написанной в один присест, хотя временной промежуток между стихотворениями часто немаленький — до двадцати лет. И всё же — какая стройность, какая пластика движений от стихотворения к стихотворению! То есть, очень удачная композиция. Бывают композиции почти универсальные, рациональные, привлекающие тем, что мы порой ошибочно называем «радостью узнавания». А есть композиции индивидуальные, почти интимные — которые рассматриваешь, будто гладишь руку друга. «Тотемы» отличает именно такая композиция: с троящейся собакой в середине (три стихотворения, посвящённые собаке), от рождественского гуся — к покаянной канистре.
В предисловии автор детально рассказывает о том, как было написано и где впервые напечатано каждое вошедшее в книгу стихотворение. Это перечисление воспринимается как концептуальный вводный текст, предшествующий основному. Что ж, вполне уместное тщательное вступление с некоторой долей экстравагантности. Но самое важное — не в концепте, а в лёгком, в духе всей книги, моменте: «…задействовать для описания своих настроений и мыслей и внутренних, да и внешних, коллизий представителей земной фауны». И эта мысль связана у Цуканова с его пристрастием к древней литературе. Это какие-то «новые тотемы»: книгу населяют в основном домашние городские животные. Даже лошади на Лонг Айленде привычны, как коты или собаки, ведь всё это — самые близкие спутники человека. Однако Цуканов скромно назвал свою книгу «Тотемы» — зачем пугать читателя, и так живущего среди апокалипсиса?
Сами тотемы просто замечательные. Цуканову, несомненно, везёт на домашних животных, он запоминает встречи с ними, видит в них общую мысль природы и соответствующее этой мысли действие. Гуси у него — именно гуси, но перерастающие животное, называемое «гусь», и выходящие на уровень праздничного символа.
…Разговор двух русских баб
Тоже из иммигрантов
Учащихся на английских бесплатных
Курсах для приезжих
В той самой хай скул
Какие красивые гуси — сказала одна
Любуясь проходившим мимо гусаком
Огромным, важным, полным мужской энергии
Да-а красивые — ответила другая
Вот бы такого зажарить в духовке
И любовно посмотрела вслед удаляющемуся гусаку
«Гуси Лонг Айленда»
Но есть и обратные опыты, например «Корова Аудумла» — эта совершенно мифологическая корова даёт немифологически прекрасное молоко, питающее жизнь рассказчика.
…Я настигну злую Ценозавру
И скажу ей ласковое слово
Аудумлы молоко сбежало
И застыло
Где яичница-глазунья
В Лао-цзы влюбила волка
Зверь он был
А стал хороший человек
«Корова Аудумла»
Поэтический язык «Тотемов» — неторопливый, напевный свободный стих, который нынче принято называть верлибром. Так могла быть написана история о некоем древнем воине, символом которого стало какое-либо животное (например, об одном из героев ирландских мифов Кухулине и убитом им в детстве грозном сторожевом псе), и так же неторопливо какой-либо завоевавший известность блогер может рассказывать о том, что он увидел сегодня, находясь на улице (или смотря в окно), и это тоже будет история, но другого рода.
Цуканов создал образ языка юного, отроческого, замечательного своей тщательностью и чистотой, и одновременно — древнего, сознательно упускающего одни детали повествования для выявления других.
Но всё же после прочтения этой книги возникает немного печальная мысль: человеческое выветривается, остаётся миф, тотем, и у него совершенно другая жизнь.
взгляд со стороны
Израиль – Святая земля: страницы истории и современность.
рецензия на новую книгу Бориса Колымагина
от 20 июня 2018 года
Святая земля Санникова
Литературное паломничество по географии и истории Израиля
Евгений Комаров
Борис Колымагин. Израиль – Святая земля: страницы истории и современность. – M.: Виртуальная галерея, Фонд христианского просвещения и милосердия им. святителя Луки (Войно-Ясенецкого), 2018. – 288 с., ил.
Название новой книги Бориса Колымагина «Израиль – Святая земля: страницы истории и современность» – не скажет вам о ней ничего. Заставить себя ее открыть было непросто: к чему действительно нужна 1001-я книга «про это»? Впрочем, будучи знакомым с творчеством автора более 25 лет, могу сказать: если бы ему нечего было сказать – он бы не писал.
С чего начинается рассказ? С массажа… «Фиш-массаж. Входишь в районе Тель-Авива в воду по щиколотку, и твои пятки начинают пощипывать мелкие рыбешки. Подплывают, отхватывают ороговевшие кусочки кожи – и в сторону. Необычное чувство. Знаешь: полезно, и все равно боязно, ведь атакуют на полном серьезе. И в монастыре Марии Магдалины под Тверией рыбки тоже делают пилинг. Спускаешься в радоновый источник, и они облепляют ноги. Хорошее все-таки местечко прикупил в конце XIX века для Русской духовной миссии архимандрит Леонид (Сенцов)». Это начало, достойное путеводителя по Бали, камертоном настраивает всю книгу и читателя на персонально-сенситивное восприятие. Почему-то вспомнились невиданной красоты цветы, которые русские иконописцы рисовали на своих «северных письмах». Где они их подглядели? В Кемской волости, по дороге к Земле Санникова, таких не увидишь: только внутренним взором! Такие же блестки украшений бросает автор и в своей работе.
Затем Колымагин рассказывает историю паломничества в Святую землю. Впрочем, без церковно-бытового фетишизма: «Насколько соотносятся между собой духовная реальность евангельских святынь и сугубо археологическая, научная обоснованность их как мест поклонения?.. Вот, скажем, археологи выяснили, что историческая Голгофа существовала не на месте храма Гроба Господня, а километра на полтора дальше, в районе нынешнего Восточного вокзала... И если завтра вдруг окажется, что Честной Крест вовсе не тот, который нашли равноапостольные Константин и его мать Елена и позже утратили крестоносцы, а тот, который выкопают строители-арабы, все сделают вид, что наука дает осечку». Эта мысль, посещающая, наверное, каждого современного путешественника, не смущает автора. Он цитирует американского православного богослова протопресвитера Александра Шмемана: Евангелие отрицает чудо как причину веры, как доказательство бытия Божьего... Чудеса без любви – обман и самообман, и их действительно нужно и можно отвергнуть. Так же откровенно автор говорит и о священном огне, который фонды, возглавляемые бизнесменами и отставными сотрудниками спецслужб, сделали в современной России предметом культа и бизнеса. Не важно, что настоящие камни, по которым ходил Христос, лежат под культурным слоем, на три метра ниже тех, которые вы лобзаете. В вашей душе и вере это ничего не меняет, если вы только правильно пришли.
И поэтому в высшей мере естественно, что повествование открывается рассказами о паломнических путешествиях в Святую землю русских писателей и мыслителей: Андрей Муравьев, Николай Гоголь, Петр Вяземский... Их воспоминания переотражены писателем с помощью собственного опыта и становятся не просто перечнем фактов, а экзистенциальным событием. «Гоголь хотел поймать нужное состояние души. Но ловить его можно вечно. Как можно вечно готовиться к причастию и не дерзать подойти к Чаше, считая себя недостойным. Святыня, по Гоголю, сначала открывается в сердце человека. Внутри открывается пространство для молитвы и собственного становления. Дорога может только что-то дополнить, помочь уточнить то, что уже есть».
Затем автор переходит к описанию Русской духовной миссии в Иерусалиме, учрежденной в середине XIX века. И череда писателей сменяется чередой архимандритов. Без тени осуждения или злорадства автор смог сказать о том, что многих бы оскорбило: «Интимная жизнь топ-менеджеров раскрывается о. Порфирием во всей красе». (Это в главе об архимандрите Порфирии Успенском; а «топ-менеджерами» Колымагин назвает епископов, имеющих любовниц). Еще пример – рассказ о первом «советском», присланном после Второй мировой войны настоятеле миссии архимандрите Леониде (Лобачеве). МИД специально одобрил – для большей управляемости – кандидатуру кутилы нетрадиционной ориентации. Удивительно, но деликатный пересказ его приключений с посольским шофером Владимиром Микелем (снабженный безукоризненными ссылками на листы ГАРФа) беспокоит вас не больше, чем пыль или огрызки на исторической мостовой. Просто смешно немного.
История Святой земли в XX веке оказалась у Бориса Колымагина построенной вовсе не на писателях. Сталин, интриги, как вытеснить Британию из арабского мира (а... ну конечно! – согласиться с созданием Израиля!), борьба за обладание церковной собственностью... Писатели из России – то ли ездить перестали, то ли думать – душа ленится? Автор упоминает вскользь лишь Людмилу Улицкую – да и то благодаря ее роману о знаменитом католике священнике Даниэле. Литературная рефлексия на Святую землю XX века раскрыта на материале не паломников, а эмигрантов. И совмещение этого измерения с предыдущим, паломническим – пожалуй, одна из самых уникальных заслуг видения Бориса Колымагина: «Интересно все-таки: уезжают авторы. И увозят с собой воздух эпохи, определенную ментальность, язык. И застывают, как мушка в янтаре».
Сама глава о писателях-эмигрантах – всего одна страница. Но потом автор все же переходит к впечатлениям от встреч со своими коллегами и несколько добреет к ним: «Мой странноприимец Наум Вайман уехал в Израиль давно, в семидесятые годы. Воевал, преподавал, писал стихи. И вел дневник, в котором своя и чужая речь создавала зримые объемы жизни». Еще: «Я не знаю поэзию, более насыщенную библейской образностью, чем стихи Олега Асиновского. Святая земля встает в каждой его строчке, но это не географическая Палестина, а святая земля поэзии. Асиновский видит ее – долины, холмы, ручьи, оливковые рощи, час рассвета и заката, вечернюю звезду. Он слушает и слышит. Но передает не визионерские духовные картины, к ним он глух, а открывающуюся тонкую реальность, каким-то образом связанную с настоящим».
Вторит этим словам и Колымагин. Последняя треть книги – просто хорошая литература. Миниатюры о Святой земле, полные чувств и раздумий. Прочтя, вы получите удовольствие. «Фавор в ноябре весь в зелени: акации, оливы, кедры. Здесь можно просто гулять. Листать Витгенштейна и думать о языковых играх. А можно переключить внимание на игры истории... Хорошо просто идти вниз и смотреть на заходящее солнце. Идти и дышать терпким хвойным настоем. И пить из бутылки маленькими глотками чистую воду».
С фаворскими впечатлениями перекликается и личный опыт автора в молодости – когда он, собственно, и начал свое паломническое путешествие: «Евангелия я читал весь вечер. И передо мной возник образ Христа. Как мерило моей совести, как человек, за которым можно идти. Достоевский и Толстой прошли мимо моего внутреннего взора. А тут Личность возникла вдруг в поле единого Бога. И позвала. Это было как рассвет в предгорьях. Выползаешь из палатки – луг и снежные вершины. И я пошел. То есть потом, разумеется, вершины скрылись. Но память о них осталась, и я знал, куда иду».
В советские годы, когда про Христа, горний мир и Святую землю открыто было не сказать, сняли замечательный фильм «Земля Санникова». Эта земля, которая если и есть, то не обязательно там, где карты думали, – тоже символ той Земли, или Неба, которых нужно достичь к концу своего земного пути.
взгляд со стороны
Кубометры пространств.
Людмила Вязмитинова презентовала книгу стихов «Месяцеслов»
взгляд со стороны
МОСКВА МЕГАПОЛИС ДОМ: поэтический мегаполисборник
рецензия от 1 марта 2018 года
Хлопцы, гои, батыры, джигиты повязаны МКАДом
Москва глазами современных поэтов: многоликая идолица и мозаичный гобелен Третьего Рима
Татьяна Виноградова
МОСКВА МЕГАПОЛИС ДОМ: поэтический мегаполисборник. – Тула: Издатель ИП ПРЯХИН В.К., 2018. – 107 с.
В один из веселых святочных вечеров, в пору, когда у жителей Первопрестольной праздничное и немного волшебное настроение, в маленьком старомосковском флигельке на задворках громокипящей Тверской, в котором располагается Московский союз литераторов, состоялась событие, вписавшее в историю литературы о Москве еще одну страницу: был презентован сборник, как сказано в его аннотации, «представляющий пространственно-временной континуум по имени мегаполис Москва» (редактор-составитель Людмила Вязмитинова). Составленный из стихов трех десятков авторов, членов секции поэзии Московского союза литераторов, он напоминает пестрый трибьют-гобелен, затканный картинками из жизни Третьего Рима, показанных с разных, порой диаметрально противоположных ракурсов.
Многомерная, объемная мозаичность рисуемой сборником картины не запутывает, а скорее проясняет картину жизни Третьего Рима, являясь приемом, вполне традиционным для «московского текста», существующего в диапазоне от восторженности до мучительности, от «сердца всей Руси святой» и «огромного странноприимного дома» до «курвы-Москвы». Здесь поэты говорят с городом, а город говорит с поэтами. («Поговори со мной, Москва, поговори!» – просит Зоя Морева.) И у каждого из них – своя Москва. Умилительно ностальгическая у Татьяны Михайловской: «липы, дворики, тишь, домино». И отчаянно романтичная у Сергея Криницына: «Посреди Москвы, когда смолкают машины,/ затихают салюты, соседи спят,/ поднимись на заснеженные вершины,/ посмотри на огни: это звезды к тебе летят». Представшей в виде драгоценности у Марии Поповой: «А вчера город был серой жемчужиной,/ Найденной мною в луже./ Сегодня под солнцем/ Жемчужина стала белой». И безликой агломерацией «городского бетона», поглотившей своих жителей, рассыпавшихся «микробами по микрорайонам» у Дмитрия Гвоздецкого, которому вторит Наталия Шишкарёва: «Я – песчинка, я – пушинка/ В экологии Москвы».
В этой пестроте и многомерности порой трудно уловить момент, когда лицо города, будто заколдованное злым волшебником, скрывается за личиной, от которой хочется убежать: «Хлопцы, гои, батыры, джигиты повязаны МКАДом,/ И нет мочи свалить восвояси из этой петли…» (Аркаша Сапожков). И он, как взятая в плен царевна, терпеливо ждет нашей любви, как единственного, что освободит его от злого колдовства: «В зоопарке у Баррикадной/ Долгие годы/ Сидит на камне/ Царевна-лягушка/ Никто не пошлет ей стрелу…» (Андрей Цуканов). Но тут же является в виде многоликой идолицы, почти что бабки-ёжки для Людмилы Осокиной: «Старых домов – целая улица./ Злятся дома, ропщут, сутулятся». А в юбилейной (написанной еще в лихих 90-х) оде Юрия Влодова этот город вообще балансирует на грани миража и эпатажа:
«Москва! Как много
в этом звуке!..»
И сердце русское зашлось…
Сигнально вскидывались
листья
Округ дозорной городьбы.
На мгле рыжела шапка лисья
Смертельной смертницы –
Судьбы…
В предисловии к сборнику Василий Геронимус пишет: «Москва – это состояние менталитета или даже – живое существо». А Людмила Вязмитинова в послесловии (в ходе выступлений на презентации Зоя Морева назвала его «апофеозом книги, салютом Москве») добавляет, что, несмотря на горечь, которая временами проскальзывает у авторов сборника, ими руководят два объединяющих их главных чувства: любовь к своему городу и гордость за него – великий мегаполис и столицу огромной страны.
взгляд со стороны
Рецензия на поэтический сборник Виктора Николаева
в еженедельнике «Литературная Россия»
№43. 8 декабря 2017
Так бывает: Или – или
Новый поэтический сборник рок-музыканта, журналиста Виктора Николаева сразу обращает на себя внимание необычным названием. Или – разделительный союз, однако в своём значении имеет большой философский смысл. Всё вокруг существует по закону противоречий, и попытка упорядочить мир совершенно разных людей, постоянно меняющихся чувств, мыслей теоретически возможна, но утопична по сути. В своей книге автор всё-таки попытался это сделать, применив простые математические действия к явлениям и событиям окружающей действительности. Но получилось ли? Или?..
Вердикт пусть вынесет читающий. Даже название цикла стихов «Арифметическая апокалиптика» символично. Вообще, автор мыслит по-особенному. Его идеалы, пристрастия, жизненный опыт, протест против несправедливости – в строках его произведений – эмоциональных, порой даже резких, но честных и правдивых. Это его позиция, взгляд на социальные проблемы, отношения в обществе. Потому и стиль написания сложен. Множество неологизмов, которые сразу хочется ввести в разговорный обиход, уж очень точно они передают суть вещей и явлений. Меткие метафоры, тавтограммы. Обо всём, как у Маяковского, кратко, чётко, но с такой глубокой основой и смыслом:
...рёв воли революции рождал бы эволюцию,
если б пресс репрессий не рождал депрессий
И тут же опять ИЛИ... На смену твёрдым строкам приходят лирические произведения о любви к той единственной, к родному городу, одиноким кошкам, «сны о счастье». Ранимая и светлая душа поэта, ищущая тепла, взаимопонимания, чиста и открыта. В этих стихах есть и рифма, и смысл не между строк, и красота родного языка, богатого и яркого. Так романтично:
...На столе у тех двоих не погаснут никогда свечи,
И взаимно нежность рук будут вечно ощущать плечи
Перед нами работа автора, достойная внимания читателей и положительно оценённая критиками. Сборник, который интересен актуальностью идей, своеобразным подходом к рифме, позитивным настроем и активной жизненной позицией поэта, о которой он сам пишет: «...попробую мысли и строки инвестировать в вести добра».
Ольга ПАВЛЕНКО
взгляд со стороны
Рецензия на сборник стихотворений
Виктора Николаева в Литературной газете
№ 46 (6621) 22-11-2017)
Среди кутерьмы
Литература / Книжный ряд
В новую книгу поэта, журналиста и рок-музыканта Виктора Николаева «Или» вошли лучшие стихи прошлых лет и новые поэтические произведения.
Открывая эту книгу, читатель сразу же чувствует присутствие лирического героя, несмотря на то что в большинстве стихотворений он остаётся «за кадром» – местоимение «я» появляется в стихах лишь изредка. Тем не менее с первых строк отчётливо вырисовывается образ романтика-обличителя, от лица которого поэт говорит с читателем. Одна из основных черт, присущих лирическому герою Виктора Николаева, – это мрачно-философский взгляд на мир:
Мир в агонии, словно в кольце.
Вечный снайпер взял всех под прицел.
Не спастись нам среди кутерьмы.
Минус ты. Минус я. Минус мы.
Мир предстаёт в виде спектакля, в закулисье которого непременно прячется Кукловод, дёргающий за ниточки, заставляющий людей принимать иллюзию за реальность.
Множится алчность, глупость и шутовство,
множатся сказки про всеблагой успех.
Чтобы в те сказки верило большинство,
вновь кукловоды ставят спектакль для всех.
В этом спектакле – реплики на ура
и на подмостках каждый рассчитан шаг.
На авансцене – лучшие мастера.
Зритель им верит, в зале всегда аншлаг.
Вообще мотивы карнавала, маскарада, игры настойчиво звучат в поэзии Николаева: окружающая действительность видится ему наполненной фантомами, тенями, притворством. Все прячут лица за масками, и увидеть мир таким, какой он есть на самом деле, кажется почти невозможным.
Мотив игры проявляется и на языковом уровне: в некоторых стихотворениях – это почти хулиганское соседство книжной лексики и сленга, в некоторых – намеренная избыточность аллитераций и ассонансов:
А там мании атамании
у щекастой касты хватающих.
Там автографы графомании
раздают толпе отдыхающих.
Также в сборнике есть целый раздел с характерным названием «Азбука абсурда, или Ярмарка языка», состоящий исключительно из тавтограмм на каждую букву алфавита.
Основной посыл книги – отторжение. Мир притворства и фантасмагорий, воссозданный в стихах, лирический герой поэта не принимает, не желает быть его частью, противопоставляя себя ему и нападая на его основы. В этом обличении социального устройства угадывается принадлежность к рок-культуре и её влияние, как отметил в предисловии к сборнику доктор филологических наук Юрий Орлицкий: «От рока идёт неприятие мира, протест против него, романтические идеалы и пристрастия».
Несмотря на множество альтернатив, которое предлагает карнавальная действительность, выбор лирического героя очевиден: бороться за своё «я», не поддаваясь очарованию Кукловода.
взгляд со стороны
Рецензия на сборник стихотворений
Юлии Неволиной в Литературной газете
№ 51-52 (6626) (27-12-2017)
взгляд со стороны
Рецензия на сборник стихотворений
Юлии Неволиной в Литературной газете
№ 51-52 (6626) (27-12-2017)
Писать и петь по-русски
Библиосфера / Книжный ряд
Юлия Неволина. Кукла: сборник стихотворений. – М.: издательство «Летний сад», 2016. – 120 с.
Нечасто издает свои книжки Юлия Неволина. Да и известна она больше как автор-исполнитель песен; ведь еще до собственного музыкального проекта Неволина была активным участником знаменитого рок-кабаре Алексея Дидурова. Между тем была она и победителем всероссийского поэтического конкурса «Неизвестные поэты», организованного ПЕН-клубом и проходившем под эгидой ЮНЕСКО. Не всякий бард – поэт, но многие поэты – барды. Так, наверное, случилось и с Юлией Неволиной. В ее текстах отчетливо слышится авторская интонация, да и не скажешь со стопроцентной уверенностью, где тут песня, а где стихотворение. А это немаловажный критерий, признак качества.
В стихах Неволиной довольно много урбанистики. Это описания города, его обитателей и нравов, царящих в нем. А также нравов богемы:
Мне говорила тетка пьяная:
«Пасла я Ленечку Губанова,
Пасла его, да не спасла...»
А двери в доме грубо грохали
И «друг» один, как шут гороховый
Плясал и пел «ша-ла-лу-ла…»
Есть здесь место и обычным человеческим проблемам, так называемой бытовухе. Наверное, не совсем поэтическая тема, однако Неволина умеет перевести все в актуальное (и оттого не менее интересное) русло:
Вы меня не понимаете! Вы меня ненавидите!»
И хлопает дверью, и – колобком по лестницам…
А я стою у двери таким из себя родителем
И думаю: «Ну когда ж она перебесится!
Если говорить о том, на кого в своем творчестве ориентируется Юлия Неволина, то можно долго думать, перебирать варианты, подстраивать ее тексты под те или иные имена, но все это будет напрасно. Стихи Неволиной растут из городских романсов, народных песен и классики. Трудно втиснуть ее в какие-то определенные рамки. При этом никак нельзя назвать ее собирательницей чужих образов и мотивов, ибо авторский голос явственно слышен даже там, где его по определению не должно быть:
Зацвели деревья в городском саду,
Заорали на дачах песни.
Я любовь себе другую найду,
Да и жизнь найду интересней.
Этот голос может не всем прийтись по вкусу. Кто-то найдет эти тексты грубоватыми или чрезмерно натуралистичными. Но чего у автора не отнять – это искренности. Здесь нет литературщины, нет потуг показать, что ты умнее, чем есть на самом деле. Неволина вообще не думает о таких вещах. Для нее главное – отразить тот или иной момент своей жизни, запечатлеть его в стихах, оставить на память, точно дорогой фотоснимок. Одно из лучших стихотворений в книге, наверное, «А-ля рюс», которое в силу ограничений газетного объема полностью приводить не будем, ограничимся характерным четверостишием:
На столе харчи, самовар пузат.
Мед да калачи, серые глаза.
Где ж ты раньше был? Вот теперь зашел…
Выпил, закусил. Вместе хорошо!
Несмотря на кажущуюся простоту, эти строки исполнены не только глубокого смысла, но и лирики. Мы привыкли, что стиль «а-ля рюсс» – это обязательно лубок, непритязательная картинка с элементами «исконно русского» свинства. Но вот Неволина показывает, что в этом стиле можно вполне написать проникновенный текст, намеренно используя расхожие штампы. Собственно, тем и отличается настоящий поэт от графомана или версификатора, что может поднять любую тему, но придать ей оригинальное звучание.
В стихи Юлии Неволиной следует внимательно вчитываться. Прочитав одно-два стихотворения вы, возможно, не сможете оценить их по-достоинству. Но осилив определенный объем, вы начнете понимать автора, слышать музыку его текстов, сопереживать ему и размышлять о своей жизни, которая порой протекает в том же незамысловатом ключе «а-ля рюсс».
Николай Синицын
взгляд со стороны
Кубометры пространств.
Людмила Вязмитинова презентовала книгу стихов «Месяцеслов»
взгляд со стороны
Кубометры пространств.
Людмила Вязмитинова презентовала книгу стихов «Месяцеслов»
Обозреватель приложения НГ-Exlibris
В Библиотеке им. А.П. Чехова в клубе «Классики XXI века» презентовали книгу поэта, критика Людмилы Вязмитиновой «Месяцеслов». Литературному сообществу Людмила известна больше как критик, причем критик заинтересованный, наблюдающий и анализирующий литературный процесс с 90-х годов. Тем не менее Людмила всегда писала стихи, которые по сравнению с критикой скромно оставались на втором плане. В 1992 году вышла поэтическая книга «Пространство роста», а в 1997-м – «Монета».
Книга «Месяцеслов» появилась спустя 20 лет. Событие животрепещущее для автора и интересное для литературы. Еще один характерный момент – книга издана в совсем молодом издательстве «Стеклограф». Как рассказала директор издательства Дана Курская, появление книги было похоже на роды. Несмотря на свои правила, она «пошла на поводу», делала уступки автору – поставила два предисловия (Вадима Месяца и Елены Зейферт) и послесловие (Данилы Иванова). Однако все было не зря. По словам Курской, когда Людмила взяла в руки первый экземпляр, она поправила шляпку и сказала то ли о книге, то ли о чем-то еще: «Хороша!» И Дана подумала: в жизни есть вещи важнее литературы.
Людмила Вязмитинова сказала, что книга для нее очень важна. В нее вошла примерно десятая часть от всего объема написанного. Автор отметила, что она не выбирала дизайн обложки, но обложка всем понравилась. Людмила уже получила много позитивных отзывов, в которых в том числе отметили целостность книги. «Я могу гордо держать в руках эту книгу. Я уверена за качество текстов, и все остальное сделано прекрасно как бы то ни было», – резюмировала автор.
Поэт и издатель Вадим Месяц шутливо поблагодарил Людмилу за название книги, ведь оно перекликается с его фамилией. Ему больше нравится определение слова, которое трактует «месяцеслов» как список православных праздников. Получается, каждое стихотворение – праздник. Вадим заявил, что рад выходу этого корпуса текстов, потому что он показывает альтернативную модель существования Людмилы – то, что автор пластично перемещается из одной творческой ниши в другую. Он акцентировал то, что Людмила, обладая солидной литературоведческой базой, в стихах в первую очередь следует за чувством, и трудно догадаться, что пишет дипломированный филолог.
Поэт и критик Данила Давыдов сказал, что знаком с Людмилой давно, и, с одной стороны, поэтическая ипостась ее была всегда самоочевидной, а с другой стороны, она не эксплуатировала ее, не выдвигала на первый план, в то время как она все равно подспудно важна для любого пишущего человека. То, что Людмила по сути своей поэт, подчеркнул Давыдов, по его мнению, несомненно. Затем автор читала стихи: «вот и нет у тебя жены/ есть зима и воздух горячий/ из решетки резной стоячей/ и рисунок кудрей парящий/ по-над памятью говорящей/ вот и нет у тебя жены/ есть свобода от ближних давлений/ кубометры пространств без волнений/ мириады других измерений/ и фигур для волеизъявлений/ только нет у тебя жены <…>» В финале, как водится, было неформальное общение.
взгляд со стороны
Наталия Черных. ОСТОРОЖНАЯ РАБОТА В БЕЛОМ
Электронный литературный журнал. № 106 октябрь 2017 г.
(О книге: Людмила Вязмитинова. Месяцеслов. – М.: Стеклограф, 2017)
Это не рецензия на книгу, это рассказ о том, как читала и что видела в книге. Лет тридцать назад включение цитаты в рецензию не приветствовалось. Хорошая рецензия тем и сильна, что не бросает в глаза читателю расчленёнкой. Так что цитата будет. Но позже. Сначала о вещах общих: кто издал и когда.
Издательство «Стеклограф» выпустило третью по счёту книгу. Броский стиль, напоминающий винтажную рекламу, и огромные амбиции издательства ясны были даже по первой книге. Принцип: минимум информации об авторе на обложке и скупой, но чрезвычайно насыщенный объём стихотворений. Действительно, работа по стеклу. «Выматывание бессмертной души» Николая Васильева всем этим требованиям отвечает. «Беглый огонь» Сергея Арутюнова по замыслу должен показать, что работа «Стеклографа» может быть и больше поставленных задач, издательство может перерасти само себя. (Уточнение: книга Арутюнова – четвёртая по счёту в издательстве, вторая – Эдварда Чеснокова, «Для империи жить», вышла в июне 2017. – Прим. ред.).
После двух брутальных книг вдруг выходит прозрачно-ясный, плотный «Месяцеслов» Людмилы Вязмитиновой. Это третья книга стихов автора, замечательного по своей вдумчивости и неторопливости. Вторая книга стихотворений «Монета» вышла ровно двадцать лет назад. Собранное в «Месяцеслове» укрепляет впечатление тщательной, даже кропотливой работы – надо всем небольшим и очень достойным корпусом. Если читателю неизвестно, что автор в прошлом – статусный редактор, а также критик, чьи работы в литературном пространстве последних двадцати лет ценят и любят, он бы о чём-то подобном догадался сразу. В стихотворении, даже наугад взятом, слово подобрано к слову так, что каждое слово отдает всё, что у него есть. При чтении сходство с химической (или более романтично – алхимической) работой подтверждается и усиливается.
Эта поэзия не набегает как морская волна – солью, водорослями, запахами и частицами тайной жизни, вышедшими наружу. Она распространяется ровно, тонко и неотвратимо, как запах абсолюта, в химическом значении. Это не просто эссенция словесности, это квинтэссенция. Это работа в белом, если вспомнить алхимию.
Однако время вернуться к книге. После кроваво-красного, чёрного и медицински-белого в книгах Николая Васильева и Сергея Арутюнова, после вызванных ими крови, борьбы и окопов будней – раскрывается бестревожное, лазурное спокойствие, очень глубокое, мудрое и окутывающее чувством защищённости. Большинство стихотворений в книге обращены или к любимому человеку, или к близким. Но читатель немедленно идентифицирует себя с этим близким и входит в почти идеальную поэтическую речь, как в спящее море или в безоблачное небо, в любом случае – в мирно настроенное к нему пространство. Месяцеслов выслушает, примет, что-то подскажет, что-то исправит. Книга даёт надежду. Книга обволакивает надеждой.
При созерцании стихов даже не сразу приходит в голову, сколько за ними труда, боли и драмы. Драма во всей книге одна: необходимость примириться с исчезновением людей, предметов, стран – вдруг начинает перевешивать уникальную способность сохранять всё, что видит и чувствует поэт, в особых стерильных сосудах. В наличии, например, билет, кресло самолёта, опытный экипаж, испытанная и прошедшая техобслуживание на высшем уровне машина. Но через пару часов под ногами окажется уже совершенно другая страна, другой космос. И уникальная человеческая забота разлетится как космическая пыль, оставив едва уловимый след. Однако автор не так прост. Нагой (и обязательно чистой) рукой он собирает этот след, снимает его стерильно-тонким инструментом и помещает в новую колбу. Теперь никакая примесь не изменит состава прошлого, хотя прикоснуться к нему можно только опосредованно, погладив бочок сосуда. Сравнение уместное – слова в стихотворениях «Месяцеслова» певучие и округлые.
Что ещё заметно при чтении. В этой небольшой книге уместилось, благодаря мастерству автора и составителя, очень много времени. Здесь стихотворения, которым более двадцати лет, соседствуют с недавно написанными, отчего и возникает ощущение почти кристаллической плотности письма. Однако у автора есть своё собственное сидеральное – звёздное – время, от которого он ведёт отсчёт. И потому объяснить принцип группирования стихотворений по разделам я бы не смогла раскрыть с уверенностью. Хотя можно попытаться. Разделов четыре, это времена года, сезоны. В каждом – десять-двенадцать небольших стихотворений. Число стихотворений указывает на сидеральные декады. Такая разбивка при первом взгляде кажется очевидной, но в очевидном, как в подброшенной улике, кроется тайна.
В каждом из разделов есть пронзительные по глубине проживания стихотворения, есть и отстранённо-прохладные зарисовки, в которых горечь смешана с теплой симпатией («В Майами ничего не происходит»). В каждом разделе драма необходимого исчезновения и последовательного сохранения раскрывается то так, то иначе: путешествие, виражи человеческих отношений, болезненные изменения в природе и болезненные изменения в человеке.
Однако можно выделить краску, влажно-белую, которая есть в каждом из вариантов. У этой краски очень высокое альбедо – коэффициент отражения – и всё стихотворение начинает светиться, как светится первый снег. Сравнение со снегом не противоречит одной из ключевых для всей книги строчек: «я к зиме умираю». Нестойкость, живая подвижность, – погибают при напоре механического движения, которое живому организму кажется статикой. Машина совершает множество операций, но она и шага не сделала по сине-зелёной земле. Исчезновение и сохранение составляют четырёхмерную систему координат, где две другие координаты – движение и неподвижность, возникает чрезвычайно объемный космос. Неживое совершает множество условных движений при отсутствии подлинного движения. Живое мечется, вздымается, кричит, его распинают, но масштаб этого подлинного движения виден только немногим таким же живым. В какой-то момент понятия условного и подлинного стираются. Но только не для автора «Месяцеслова». Он целиком на стороне живого и подлинного.
Для критика 2017 года с устоявшейся позицией «Месяцеслов» – сборник стихотворений, написанных преимущественно свободным стихом. Это уже приговор. Для сторонников насилия рифмами «Месяцеслов» – едва не насмешка над русской просодией. А в нём есть искусно-сложные строфы, например, рифмовки, напоминающие о народных песнях, три слова на одну рифму к одному слову, рифмующемуся с другим словом в конце следующей строфы («Я в ночь от тебя сбежала»). При том, что такого пластичного и чистого русского языка я давно не видела. Для аристократов актуальной поэзии свободный стих здесь недостаточно причудлив. Мне вспомнилось одно точное и прелестное определение, которое дал стихам Людмилы Вязмитиновой один критик на заседании «Лиги Литераторов»: «Она пуританка и авангардистка». Не нужно много усилий, чтобы полюбить эти стихи за их экстравагантность – она в их живости.
«Месяцеслов» говорит. «Я» говорящего «Месяцеслова» – это и голос автора, и голос земли как некоего определённого пространства, смотрящего глазами родины (матери), и голос земли как космического тела, отчасти напоминающего тело человека. Взаимосвязь космоса, земли и человека здесь порой так ясна, что хочется отвести глаза, как от резкого света. Да, очень высокое альбедо. Ослепительный белый сменяется сине-зелёными тонами, излюбленными цветами говорящей. Она чрезвычайно женственна, кажется очень юной, хотя за этой юностью угадывается огромный опыт. Она смела и нацелена как стрела вверх. Чем выше она поднимается, чем яснее и больше видят ее глаза. Говорящая «Месяцеслова» напоминает ангела. И такое чувство возникает без педалирования религиозной темы, а очень естественно. Есть Бог и есть дыхание, без них не возникнет жизни.
У говорящей «Месяцеслова» есть еще одна особенность. Она не описывает предмет, к которому обращено стихотворение, не даёт читателю его фотографии. И всё же так легко угадываются сквозь её собственные черты – другие, дальние и близкие. Кого-то уже нет среди ходящих по земле. Но их колбы нет-нет, да и вспыхнут тёплым неярким светом, так похожим на солнечный! Для этой говорящей не только нет времени, но нет и расстояния. Самый близкий человек находится в двадцати часах лета. Но вот он – и его лицо читатель видит так же ясно, как видит говорящая.
Хотелось бы избежать слов «метафизика», «трансценденция», «алхимия». Последнего – в меньшей степени, потому что оно точно и эстетически уместно. Однако вот колбы стихотворений, в которых остались и увлечения молодости, и благие порывы, растаявшие с первым лучом.
Одна из загадок «Месяцеслова» – сопровождающие тексты. Их три, два предисловия и одно послесловие. При этом на обложке никаких данных об авторе нет. Если это причуда издательства, мне хотелось бы видеть её более подчёркнутой, а если при издании что-то не срасталось, недостаток вполне восполнен вторым предисловием.
Предисловие Вадима Месяца («Людмила Вязмитинова. Стихи на манжетах») широко и легко касается основных проблем отечественного поэтического творчества сейчас, затем ненавязчиво уходит в сторону, оставив ощущение, что собственно о стихотворениях в книге не сказано ничего, хотя это и не так. Автор «Месяцеслова», в версии Месяца, пишет хорошие стихи «на салфетках и манжетах», но эти «записи на манжетах» близки к откровению и перевешивают горы интеллектуального труда.
Если предисловие Вадима Месяца понятно, то предисловие Елены Зейферт «Два русла одной энергии» ставит даже искушённого читателя в тупик. Первая реакция: так нельзя писать предисловие! Это не предисловие, это попытка рассказать о себе на фоне чужого творчества! И только вернувшись к обложке, понимаешь, что профессорский глаз углядел все недостатки издательской деятельности и матерински их прикрыл своими веками. Текст Елены Зейферт создаёт образ автора – активного и скромного, скупого и беззаветно влюблённого в бытие. В своём коротком рассказе о стихотворениях книги Зейферт пользуется сравнением с золотом, что алхимическую тему поддерживает. Любопытным дополнением к тексту Зейферт служит предисловие Григория Померанца, написанное более двадцати лет назад, к первой книге стихотворений Людмилы Вязмитиновой «Пространство роста». Кто-нибудь из читателей, заведомо знающих, кто это такой, может ли понять всё значение этого жеста? Вряд ли. И тем не менее: «Эти строки не могли не родиться» – вполне точно описывают стихи, заключенные в "Месяцеслове".
Собственно о стихах пишет молодой автор Данила Иванов в послесловии («Стихи нагого я»). Этот небольшой текст очень хорошо завершает книгу. Написан текст на той же волне, что и стихотворения, и даже удивительно, как автор послесловия смог ее поймать – «свидетельство вне разумного, но убедительного». «Разве не этого мы ждём от стихов?». На этом хотелось бы и завершить рассказ о чтении. Однако снова и снова возвращаюсь к стихотворениям. Но вспоминается не предельное, острое «склюнет времени птица этой жизни страницу. / Где у смерти граница? Где у жизни граница?». А почти песенка:
* * *
я полечу над континентами
в том небе синем в том которое
равно над всеми континентами
равно над безднами морскими
оплаченное суммой денежной
на несколько часов томительных
мне будет честно предоставлены
и стол и дом в крылатой капсуле
по траектории пологой
в пространстве-царстве-бездне воздуха
стремящей утлое пространство
частичку царствия наземного
укоренив в пространстве кресельном
себя в своих одеждах кожаных
я буду честно доставляема
в наземный пункт судьбой назначенный
и будет думаться и сниться
как полечу над континентами
равно над безднами морскими
в пространстве-царстве-бездне воздуха
когда-нибудь но неизбежно
оставив в царствии наземном
о том нисколько не жалеючи
свои одежды плотно-кожные
влекомая нездешней силою
по траектории неведанной
всей жизнью как смогла оплаченной
в надземный пункт Судьёй назначенный
Примерно так и выглядит осторожная и тщательная работа в белом.
взгляд со стороны
Василий Геронимус о поэзии Марии Поповой
Стихи Марии Поповой наделены теми качествами, которые присущи настоящей поэзии. Точность и взвешенность поэтического целого у Поповой сочетается с убедительным подбором каждого поэтического слова. Будучи как бы нанизанными на некую смысловую ось и в этом смысле ожидаемыми, слова-мотивы у Поповой одновременно несут в себе художественную неповторимость, являются в высоком смысле неожиданными. Так, Попова пишет:
а когда расстаемся – я знаю и верю –
с тобою и мной ничего не случится
когда звоню без ответа
в трубке мобильной гудит
как перед стартом ракета
сердце сжалось
Здесь мы имеем дело со своего рода заданной ситуацией разлуки, которая, однако, предстаёт в новом и неожиданном разрезе благодаря особому речевому решению. Так, вполне современная реалия – мобильный телефон – позволяет автору вдохнуть новую жизнь в традиционно элегическое представление о разлуке.
В стихах Марии Поповой присутствует несомненная искренность. Но это не просто откровенность высказывающегося человека – здесь человек становится поэтом, перерождается в поэта благодаря тому, что личный опыт переходит в слово-образ и становится, как это вообще присуще лирике, всеобщим достоянием. На своём примере Попова говорит уже не о себе, а об опасной и по-своему увлекательной игре встреч и разлук вообще, о природе сердца человеческого вообще, о причудах гендерных стихий вообще.
Хочется особо отметить то, что Мария Попова по-настоящему владеет искусством верлибра, а оно в своей кажущейся простоте требует и колоссальной работы, и творческой самоотдачи. Верлибр, по крайней мере у Поповой, складывается из двух профессиональных слагаемых: во-первых, свобода автора от мер силлабо-тоники восполняется абсолютно точным подбором слов и, необходимо добавить, ударной силой слов (а также их художественно убедительным сочетанием); во-вторых, автор искусно владеет речевой архитектоникой – т.е. умением изящно, осмысленно, а главное ритмично строить фразу.
Интонационно-синтаксический ритм у Поповой как бы замещает привычный силлабо-тонический метр. В её поэзии присутствует та редкая творческая первозданность, которая заставляет вспомнить: в конечном счёте, главным инструментом поэта является слово, а не метр, который являет собой лишь вспомогательную – и вариативную – нишу для полноценной жизни поэтического слова. (Ведь метр без речевого наполнения лишился бы смысла).
Иногда авторская мысль Поповой движется на грани иррационального начала, но становится от того ещё более убедительной художественно:
здесь трава
припорошенная снегом
рядом с мелькающими машинами
розами пахнет
В сознании читателя может возникнуть чисто житейский рефлекс: розы не цветут ранней зимой, однако именно контрастное сочетание травы и снега вызывает ту неизбежную поэтическую ассоциацию с розами (т.е. с неким свежим явлением, существующим вопреки стандартному фону), которой невозможно не поверить. И в дальнейшем автор разворачивает ту фигуру речи, в которой контрастно взаимодействуют зима и розы… Попова, как и всякий истинный поэт, работает именно со словом, а не со смыслом как таковым.
В стихах Поповой, иногда патетичных, присутствует и то необходимое качество, которое не даёт им засохнуть, стать чересчур глубокомысленными, а именно, у Поповой имеется высший юмор. Так, философски и с юмором, обыгрываются некоторые особенности мужской психики и своего рода превратности женской судьбы в стихотворении «жизнь одного поэта»; высокий смех присутствует в стихотворении «напиши на меня жалобу богу…», все это есть и в ряде других стихотворений Поповой. Высший юмор у неё органически сочетается с творческой многогранностью, которая обнаруживает себя и в смысловой множественности текстов, и в некотором неравенстве автора лирической героине.
Ритмический мир стихов Поповой соответствует той поэтической космологии, в которой человеческое «я» – только частица огромного целого. И если с этим мировым целым взаимодействует прежде всего Попова-поэт, то с частными жизненными ситуациями взаимодействует, как-то разбирается Попова – изображаемый поэтом человек. (В стихах Марии Поповой вообще присутствует живая соотносительность ситуативного и космологического ряда).
Стихи Поповой в истинном смысле традиционны и современны. Чувство нынешней эпохи (с её мобильными телефонами и другими узнаваемыми реалиями) у нее сочетается с глубоким традиционализмом – и далеко не в последнюю очередь с чувством ритма, который является одной из основ искусства поэзии.
Марии Поповой есть, куда двигаться в поэзии: по многим различным линиям, между которыми она вольна выбирать и которые она может как-то чередовать. Частный мир и вселенная, заумь, присущая индивидуальному кругу поэтических ассоциаций и понятность, присущая приметам нашего времени, излом и ясность поэтических построений – суть авторские возможности и одновременно ценностные поля поэзии Поповой. Её эстетика имеет потенциал, и она находится в неустанном движении… (Хочется добавить, что поэзия Поповой личностно едина и жизненно многообразна).
На основании вышеизложенного считаю, что имеются все основания рекомендовать Марию Попову в Московский союз литераторов.
23.09.17 Василий Геронимус
взгляд со стороны
Поздравительный текст к юбилею Бориса Колымагина
в журнале «Вопросы культурологии»
"Вопросы культурологии", 2017, № 8
20 сентября 2017 г. известному поэту и культурологу, члену Союза российских писателей Борису Фёдоровичу Колымагину исполняется 60 лет. Поздравляя его с круглой датой, мне бы хотелось вкратце вспомнить некоторые написанные им работы в контексте текущей культурной ситуации.
В «Вопросах культурологии» в разные времена были напечатаны статьи юбиляра, связанные с взаимодействием религии и учреждений культуры. Понимая всю сложность возникающих проблем, автор постоянно настаивает на том, что хрупкое единство между Русской православной церковью и отечественной культурой нельзя разрушать. Нельзя отстранять реставраторов, искусствоведов, специалистов высшей классификации от реставрации памятников старины, заменять саму реставрацию евроремонтом, как нередко это случается.
Пытаясь воспрепятствовать культурному самоубийству страны, автор последовательно боролся против принятия федерального закона № 327 «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения» в существующей редакции. Последующие события, связанные с ликвидацией музеев-монастырей и музеев-храмов, показали правоту такой позиции. И сейчас, в связи с ситуацией вокруг музея «Исаакиевский собор», он говорит о необходимости распаковать и переписать федеральный закон.
В то же время Борис Колымагин показывает положительные примеры сотрудничества Русской православной церкви и учреждений культуры. Скажем, ведёт речь о храме святителя Николая в Толмачах при Государственной Третьяковской галереи. Здесь совершаются богослужения, верующие имеют возможность молиться перед чтимыми иконами. При этом сюда приходят посетители галереи – как в один из музейных залов. Интересно, что культурная составляющая влияет на духовную жизнь прихода: в храме раз в год исполняется «Всенощное бдение» С.В. Рахманинова.
Спасением церковной культуры в Крыму активно занимался в послевоенные года святитель Лука (Войно-Ясенецкий), о жизни которого Борис Колымагин написал книгу «Сталинской премии архиепископ» (М.: «Русский импульс», 2012). Автор перелопатил немало архивных документов, чтобы воссоздать в полном объеме деятельность святого. Именно благодаря инициативе Луки епархиальное управление выделяло специальные средства на ремонт старинных храмов. Архиепископ пытался привлечь общественное внимание к ситуации вокруг церковного культурного достояния. Так, после посещения своей малой родины, Керчи, он говорил о бедственном состоянии Иоанно-Предтеченской церкви (VIII век) и писал письма в Москву.
Крымской земле Колымагин посвятил и свою более раннюю книгу – «Крымская экумена: религиозная жизнь послевоенного Крыма (СПб.: Алетейя, 2004). В ней он разбирает жизнь религиозных объединений, таких как караимы, иудеи, протестанты.
Колымагин хорошо известен как поэт, автор книг «Прогулки» и «Земля осени». Его стихи перевели на латышский, немецкий, итальянский и французский языки. Три раза поэта приглашали в Дом писателя и переводчика в Вентспилс (Латвия), что уже говорит о его статусе.
Лично мне нравятся статьи Колымагина на темы, связанные с процессами, идущими в медиа. Впервые, кстати, мы с ним познакомились в Крыму в 1994 году, куда он приезжал в качестве обозревателя журнала «Сельская молодежь». Так что проблемы масс-медиа для него не новость
Разбирая особенности современной медийной среды, Колымагин обратил внимание на книгу автора этих строк «Поэтика предвосхищения: Россия сквозь призму литературы, литература сквозь призму культурологии». (2011). Он отметил, что эта монография может рассматриваться как первая ласточка постцифровой культуры, поскольку «масштабные полотна в ней соседствуют с интернет-комментариями, с электронными письмами и жестами, уместными разве что в интернете». Монография как бы побывала в виртуальном пространстве, а затем материализовалась в бумаге, выражаю благодарность Борису Фёдоровичу и за такое
путешествие...
Александр Люсый,
член редколлегии журнала «Вопросы культурологии»
взгляд со стороны
Рецензия на книгу Бориса Колымагина "Земля осени"
Литературный журнал «Зинзивер»
8 (52), 2013
Критика
Борис Колымагин, «Земля осени».
М.: Русский Гулливер, Центр современной литературы, 2012
Каждое время года имеет внутри себя некую движительную силу — сообразно идущим внутри него, характерным для этого времени, процессам. Собственно, благодаря этому время и движется — от начала одного времени к его концу, которое есть начало другого времени. В природе эти процессы замкнуты в круг года, вновь и вновь повторяясь в новом цикле, перед началом которого есть некий период, если можно так выразиться, времени безвременья, или междувременья. И приходится этот период на осень — как известно, унылую, но и очаровательную пору, время прощания с прошлым и подготовки к уже заявляющему о себе будущему. Это время подведения итогов и оценки новых стартовых возможностей, недаром цыплят считают по осени, и осенней порой состоялся знаменитый диалог муравья и стрекозы. Но если говорить не о природе, а о внутренней жизни человека, то с осенью ассоциируется знакомое каждому неравновесное состояние души, совершающей трудную работу исповеди, в ходе которой принимается и одновременно отвергается прошлое. Оно, это прошлое, еще здесь, но уже невозможное к продолжению, и уже заявляет о себе некое будущее, пока неясное, пока еще в виде надежды на него, пока ему можно только причаститься.
«Вспоминаю — и стекленею», — пишет Борис Колымагин в своей новой книге стихов «Земля осени», — «но обратное ничто/ еще не ничто/ еще не конец/ я радуюсь/ тихо тающей жизни/ и надеюсь на встречу». В этой книге его лирический герой ощущает себя оказавшимся в неизведанной «земле осени», и он всматривается и вслушивается в жизнь вокруг себя, сливается с ней, пытаясь нащупать не смысл происходящего, а «дорогу», по которой ему «надобно шагать».
С этим он обращается к Богу, испытывая естественную необходимость «душу питающей» молитвы. И эта молитва, равно, как и ощущение проявления Божественной воли, стоящей за всеми явлениями жизни, красной нитью прошивают тексты книги. Поиск «дороги», по которой «надобно шагать», не мыслится ее лирическим героем вне Церкви, описанию жизни которой посвящено довольно большое количество текстов. Эта жизнь описана Борисом Колымагиным «изнутри», с любовью и добротой, как естественно встроенная в течение жизни человека ее необходимая составляющая.
«Все дела наши — не служба — служение. В скорбях — но с надеждой тоже. А суета — глаза подхалимские, стук-стук, "а мы вот такие" — суета и есть», — так говорится в одном из текстов второй части книги, носящей название «опытов не в стихах».. Лучшее название для этих коротеньких, то с четко прорисованным, то размытым до неопределенности сюжетом текстов дано в одном из них: «со-бытие — живая жизнь». Это, в отличие от стихов, составивших первую часть книги, проза, существующая на грани с поэзией, относящаяся к жанру «малой прозы».
Эстетика обеих частей книги зиждется на сочетании сложной образности со стремлением к той упрощенности восприятия мира и себя, которая зачастую граничит с опрощением. Здесь это обусловлено открытостью всем проявлениям жизни, готовностью принять их — как равнозначные проявления ее природы, истинный смысл которой сокрыт от человека. В такой системе нет верха и низа, радость бытия рождается из ощущения принадлежности ему, в котором для поэта главное то, что «Движется слово/ Словно сок в дереве./ Стихи из молчания, из дождя».
В отличие от природы, человек может изменить течение своей жизни, совершив необходимую работу внутри континуума, в котором происходит таинство перетекания прошлого в будущее. Иными словами, соответствующим образом прожив пору «осени» жизни души, которая для поэта, как и любая пора его жизни, связана с работой со словом, нащупав «дорогу», по которой «надобно шагать», оказавшись в «земле осени» — между прошлым и будущим своей жизни. Как пишет Борис Колымагин,
Я ищу параллельную плоскость —
ускользнуть от бреда работы
и заняться своим по жизни,
погрузиться в покой субботы,
то есть выйти на край обрыва
и отдаться полету — шире —
эта странная неба жесткость.
Дважды два, конечно, четыре.
Вынужденный подчиняться «жесткости» законов как горнего, так и дольнего миров, человек может уповать только на одно — бесконечное милосердие Бога, ждущего от него не совершенства, а труда по поиску «дороги», по которой ему «надобно шагать». Понимание этого вызывает у героя Колымагина некоторую грусть, но она перекрывается непоколебимо оптимистичным приятием окружающей его жизни. «Не к совершенным пришел Господь/ Преобразится и наша плоть», — так сформулировано в одном из текстов книги основание для этого оптимизма. Оптимизм, побеждающий грусть, и грусть как неизбежный спутник действенного, а не наивного оптимизма — две уравновешивающие друг друга силы, создающие атмосферу новой книги Бориса Колымагина.
Людмила ВЯЗМИТИНОВА
взгляд со стороны
«Египетские ночи на Беговой». Новый поэтический проект: баттл импровизаторов.
25 августа 2017 в кафе «ГлавПирог», неподалеку от библиотеки им.Фурманова прошел первый экспериментальный конкурс поэтической импровизации. Принять участие могли все желающие - поэты выдавали экспромты, а кто не импровизировал - тот судил и выбирал победителя. Вход для всех участников и зрителей составил 100 рублей. Победитель получил денежный приз, а остальные удовольствие от зрелища, сопричастность и вкусные пироги.
Участников было шесть человек, зрителей в два раза больше. Все поэты показали яркий талант импровизаторов. Игра была честной - темы вынимались из банки, а сами темы писали участники акции при входе. Первая тема - «Люблю соседей». Лидером-победителем стала Людмила Вязмитинова. Она сходу сочинила двустишие:
«Один балкон с соседями делю,
Но, несмотря на это, их люблю…»
Следующая тема была лирическая: «Летние впечатления». Размер стихотворения был от восьми строк и больше. Тут все отдали пальму первенства Сергею Криницыну. А вот следующие темы просто всех ошеломили, даже не названиями, а их воплощением. Потому что поэты так расписались, что трудно было определить, кто лучше. Темы были такие: «Собаки и кошки» и «Встреча с инопланетянином». К сожалению, не все стихи сохранились. Очень надеемся, что талантливая Валерия Исмиева пришлет нам свои чудесные стихотворения об инопланетянах и собачках с кошками. Посмешил всех Вячеслав Курочкин - он еще не член союза, только собирается вступить, но его стихи были очень забавные, к тому же сыпались из него, как из рога изобилия. Не сохранила черновик и Людмила Вязмитинова, а жаль! Потому что по общему решению именно ей достался главный приз - ведь у нее 25 августа был день рождения! А нашим участникам: Марине Соловьевой, Татьяне Вальмонт и Сергею Криницыну наградой будет публикация их импровизаций на страницах наших соцсетей!
Провела баттл поэт Людмила Вязмитинова. Организовала встречу Марина Соловьева.
взгляд со стороны
«Змеи и лестницы». Загадочное путешествие из Москвы в Самару
«Найдите кого-нибудь кроме Ани (Филатовой), кто убеждённо и последовательно поёт верлибры*».
Культуртрегер*Алексей Караковский
В августе 2017 года по приглашению самарского культурного центра «Кандинский». Группа «Змеи и лестницы» во главе с хладнокровной Аней Филатовой выступила на закрытии фотовыставки «Город - место силы». Прозвучали песни с альбома «Средневековье» и новые разработки. Самарским неформальным слушателям показалось авангардным и созвучным творчество московского коллектива. Старшее же поколение зрителей, напротив, отметили академичность и умиротворенность прозвучавших композиций. Отрадно, что наших авторов рады слышать в регионах. Польше поездок хороших и дальних!
*Культуртрегер - (нем. Kulturträger букв. — носитель культуры) - педагог, учитель, цивилизатор, миссионер, человек, который работает для взаимопроникновения и взаимообогащения культур.
*Верли́бр (фр. vers libre) — в разной степени свободный от жёсткой рифмометрической композиции стих...
взгляд со стороны
Кабаре 58. Вечер памяти Алексея Дидурова. 19 февраля 2017. Клуб "Высоцкий"
Встречи соратников по литературному кабаре «Кардиограмма» стали ежегодными и, как правило, бывают приурочены ко дню рождения основателя кабаре Алексея Дидурова и проводятся в феврале. В этом году концерт-марафон прошел в клубе «Высоцкий».
Вот, как об этом вечере пишет в своём интернет-блоге один из друзей Алексея, почетный гость, автор документальных фильмов об этом уникальном, музыкально-литературном явлении своего времени – режиссер Андрей Шемякин.
«Замечательный вечер. Шесть часов гитары и стихов, - вчера вспоминали Алексея ДИДУРОВА, у него день рождения. Ему бы понравилось. Думаю о нём, а вчера и спросили, для камеры: что он сделал, кем он был именно для меня? (Все монологи были сугубо личные) Отвечу. Алексей был единственным человеком, который преобразил внутреннюю свободу 60-х-70-х во внешнюю независимость мышления и поведения - в 80-х - и далее. А в словесности - он сделал всё, чтобы сохранить русский идеализм, и не оставить камня на камне от насквозь фальшивой советской романтики, Сегодня она, что называется, конвертировалась, и сменила имидж на казённо-пессимистический, оставив "оптимизм" - государству. А Лёша остался в памяти. Подражать ему - невозможно, а быть неподалёку, чтобы думать дальше самим? Так мы и были вчера. Так далеко, так близко.
А это, - конечно, после ушедших в народ "Нас было мало в той стране, \распятых на звезде, \на мир смотревших в стороне\Как пленники в Орде", - "Сыграй нам наш старый рок\Расплавь мне в горле комок"\, "Шёпот, лёгкое дыханье, трели мусоров\По подъездам колыханье нецензурных слов", - самое любимое, - и вообще самое точное об экзистенциальном времени человека, - "Блюз волчьего часа". Его чудесно поёт (и вчера пела) Женя Браганцева, с тем убийственным женским знанием мужских импульсов, которое делает эту вещь в её исполнении чем-то по ту сторону нежности, когда даже отчаяние можно понять и простить.»
И еще одна точная характеристика от Алексея Воронина, участника Кабаре, члена секции поэзии МСЛ, создателя московской Акустической Ассоциации: «Наше Время перенасыщено. Незнакомую песню слушают первые 10 секунд, в книге просматривают первые пару абзацев и если не цепляет - адьос. В глазах слушающих часто считывается великое сомнение - если ты такой талантливый, то почему такой неизвестный? Дидуров был из другой эпохи и сам он был другой. Как и многие, он не доверял никому и ничему, кроме своего вкуса. Но при этом он не отмахивался от человека как от назойливой мухи - слушать он любил и умел. От любого незнакомого человека, впервые пришедшего к нему с гитарой или книжкой стихов, он искренне ждал откровения, открытия. И если видел талант, нисколько не сомневался в своей оценке, всячески поддерживал, щедро одаривал личным временем и вниманием»…
Фотоколлаж составлен из работ Валерия Пешкова, Евгения Кочанова. Представители МСЛ: Никита Марков, Александр Гутов, Александр Акатов-Тверской, Дмитрий Гузь, Марина Соловьева, Юлия Неволина, Аня Филатова, Алексей Воронин; поэт В. Вишневский, режиссер А. Шемякин.
взгляд со стороны
концерт-лаборатория "ЗиЛ - Мещанинова". 1 ноября 2016. МСЛ.
Концерт, прошедший 1 ноября, группы "Змеи и лестницы" (1 отделение) и Ларисы Мещаниновой (2 отделение) произвел очень благоприятное впечатление. Маленький зальчик, душевная камерная атмосфера, скромные и интеллигентные музыканты (что не часто сейчас встречается). Яркая и артистичная Лариса прекрасно дополняла группу "Змеи и лестницы" при всей несхожести манеры исполнения и содержания песен, а может быть, именно благодаря этому. Программа получилась на удивление короткой, хотелось услышать больше песен! Энергетику концерта, как известно создают совместно с артистами и зрители, которые были очень доброжелательны. В 3-м отделении, за чаепитием, Галина Ларская исполнила под аккомпанемент пианино несколько песен на стихи Гёте. А младенец Богдан из музыкальной семьи вполне осознанно пытался играть на пианино, потом хлопал себе в ладошки и выразительно-вопросительно смотрел на зрителей, несколько раз срывая аплодисменты. Это было незабываемо. Приятно побывать на таком концерте. Еще раз большое спасибо Ларисе Мещаниновой, Ане Филатовой и всем музыкантам и зрителям.
Александр Таль, автор-исполнитель, бард
взгляд со стороны
концерт группы "Змеи и лестницы". Презентация альбома "Средневековье". Fassbinder/Artplay. 27 марта 2016
...из письма слушательницы, впервые посетившей концерт группы
Не знаю, Анна, что вам было видно со сцены в зале - прожектора вас, конечно, слепили, - но чем-то эти котишки напоминают мне ваших слушателей. Во всяком случае, младенцы, подрощенные дети, молодняк и пожиляк - стеклись послушать вас и вами полюбоваться. Дома я поставила ваш диск, не спеша прочитала тексты и еще раз почувствовала себя на вашем вечере. И правильно, что сначала были вживую голос и музыка, а уже потом запись и распечатка, хотя я - типичный визуал и для меня очень важна картинка. Но в этом случае она не заслонила вас, и вы оказались главнее. СПАСИБО за приглашение, был прекрасный вечер, ваше умение тонко чувствовать и находить этим чувствам слова и музыку, и дар этот удивителен и радостен, как всегда я удивляюсь и радуюсь творческим силам, которые поднимают человеков в небеса. Композиция БЕДА особенно меня пронзила, ПУТЕШЕСТВИЕ тоже... и мощная музыка без слов - в самом конце. Никакая, даже очень хорошая запись не в состоянии передать энергии и полнозвучия живого исполнения, правда? Чем и замечательны концерты и презентации альбомов - пусть что-то в сценическом выражении смазывается, заглушается, даже не удается как задумывалось (может быть; это слышит только автор между прочим), но по воздействию это ни с чем не сравнится. Как вы думаете? Кажется, воздух дрожит и мерцает, звенит и грохочет, и живая жизнь поёт и дышит в тебе, с тобой, вокруг тебя; и в вашем голосе, в звуках флейты, сакса или кларнета, в гитарных рифах, в рокоте ударных - ну столько красоты и гармонии, столько полноты и радости жить, что для меня это было главным. Меня ничуть не оглушал барабанщик; я любовалась отрешенностью вашей флейтистки и блеском ее браслетов, сосредоточеннстью саксофониста, румяностью и белозубой улыбкой бас-гитаристки, вашим фарфоровым лицом с прикрытыми глазами, и всё вместе было так чудесно, что хотелось длить и длить - было чувство, что слишком быстро всё кончилось. А вы, наверно, так не думали! ...Вам же я желаю выступать чаще, писать - и не останавливаться, и стихи и музыку. Талантливые люди редко чувствуют себя счастливыми, но вы - будьте счастливы и радостны...
Елена Звежинская